 |
 |
|
|
|
|
<< - вернуться на главную || << - вернуться к списку статей Лев
Игошев Сознаю свою вину – изрядно затянул с «отгрызанием» на материал Д. Коротких. Компьютерные неполадки… Но компьютер укрощён – и снова началось… Надо сказать, прочёл я материал Д. Коротких не без интереса. Но вот что мне прямо-таки бросилось в глаза. Сейчас на сцену выходит новое поколение – компьютерное. Частично их менталитет сформирован тем, кто должен быть, по идее, нашим слугой, но иногда становится нашим господином – компьютером. Да не обидится мой оппонент, но в некоторых случаях, как мне представляется, у него следы такого мышления прорезаются – и, как мне кажется, в ущерб мышлению просто человеческому. Например, желает он меня опровергнуть – и выдвигает свой контртезис: «Мы констатируем наличие одобрительных высказываний о знаменном пении в памятниках XVI-XVII веков. При этом, многие авторы этих высказываний не могут быть заподозрены в принадлежности к "певческой элите" того времени. Существование таких свидетельств говорит о неправильности вышеупомянутых суждений Л.А.Игошева». Любопытно. И кто эти авторы? Я просмотрел текст статьи – но нашёл токмо… того же самого инока Евфросина. Во-первых, он всё же – не «многие» и даже не совсем типичный представитель – слишком уж неистов был честный инок. Во-вторых – где это он так хорошо говорит о пении? А вот, извольте: "А мощно и не растлевающи речей ниже в них вмещающи некия несогласныя литеры розпети и тыя кокизы добре уставити... Да еще б было и пение краснее того и речи бы были согласны". Понимаю. Интернет- и вообще компьютерное поколение привыкло всё искать по ключевым словам. Но надо же и текст читать! Причём ещё какой текст! Написанный ярким и красочным языком XVII века. Ирония чувствуется за километр – и ирония, обращённая именно к присяжным хвалителям знаменного пения. Это, извините, не доказательство. Далее. «Автор "Валаамской беседы" в приведенном отрывке поднимает вопрос об индивидуальном творчестве на церковном клиросе: "Собою начнут претворяти в пении свои переводы...а не об одном переводе их с небеси свидетельства не было, да и не будет". По нашему мнению, здесь речь идет, скорее всего, о Большом знаменном роспеве. Именно для этого вида древнерусского певческого искусства наиболее характерно разнообразие музыкальных редакций одних и тех же текстов, с указанием на "ин перевод" и даже на "произвол". Большой знаменный роспев гораздо в большей степени, чем обычный столповой (последний, в своей основе, восходит к богослужебному пению домонгольского периода), обязан своим существованием творчеству отдельных именитых роспевщиков XVI-XVII вв. Таким образом, слова автора Валаамской беседы о "самочинности" авторских переводов относятся скорее к Большому знаменному роспеву, чем к древнему, коренному роспеву русской Церкви - столповому». Опять формальные «ключевые» и формальное же рассуждение. Дело не в том даже, к Большому роспеву или к чему другому относятся сии слова (разные «переводы» бывали не только в Большом роспеве – но это так, кстати). Дело в самом ТОНЕ – ироническом, презрительном, непочтительном. Сам же Д. Коротких справедливо указывает, что выражение «петь службу» было равносильно выражению «служить» вообще. И об УСТАВНОМ ПЕНИИ этак говорится!! Да ещё от лица Святителей! Вот в чём дело – а не в достоинствах (или недостоинствах) того или иного перевода… Боюсь, что эта компо-лёгкость сказалась и на многом другом. С лёгкостью необычайной обыкновенно серьёзный оппонент приговаривает знаменный роспев к смерти, затрагивая важные темы так, мимоходом. «Неудивительно, что результатом этой "справы" (деятельности 2й Комиссии Мезенца) стало разрушение основ роспева и гибель его, как явления древнерусской певческой культуры». Почему гибель? «Доктор сказал – в морг»? Знаменный роспев тянулся ещё долго. Что в советское время говорили о «гибели» старого пения - это ясно: была определённая марксистская (или хотя бы восходящая к Марксу через Ленина) концепция: в XVII веке всё треснуло – и всё старое выветрилось. Но нам-то ни Маркс, ни Ленин – не указка. Неужели же моему оппоненту не приходилось смотреть множество рукописей XVIII века, пусть и нотных, именно со знаменным роспевом? Он стал не единственным – это да; может, и не главным. (Хотя как оценивать главенство?). Но отсюда до «гибели» - дистанция огромного размера. Допустим, таких рукописей в XIX веке становится ощутительно меньше (хотя это ещё тоже дебатируемый вопрос). Но тогда (вообще-то – несколько ранее) возникает и развивается сокращённый знаменный роспев. Почему его надо считать смертью старого? В своё время знаменный роспев очень «раздулся» (ломка к. XV в.); следующее «раздувание», пусть и не столь значительное, было сотней лет позднее (нотация В, по Гарднеру). В XVIII-XIX веках шёл обратный процесс. Почему выжимку вот этой воды нужно считать каюком или кирдыком – а не закономерным этапом эволюции знаменного пения? Может быть, это место является «общим» в некоторой сфере и не принадлежит лично оппоненту. Что ж, тогда бы хотел установить источник – дабы разгромить оный развёртыванием приведённых выше доказательств. А вот и интересный факт. «Более того, судя по тем примерам, которые, все же, удалось найти М.В.Вознесенскому, характеристика певческой стороны богослужения в памятниках XVIII века сводится к простому упоминанию о пении, без каких-либо оценивающих выражений». Чудесно. Значит, эта тенденция до такой степени была сильна, что даже в первой половине XVIII века не была переломлена (это уж потом заговорили: «миляе нам хвала//Бартнянского музЫки»). Так-с. Зачем же было говорить о «многих» свидетельствах, когда их и при Петре заведомо было немного? И паки: «Редким исключением из общего молчания является следующая фраза В. Тредиаковского (1703-1769): "так называемое демественное пение раскольникам, а столповое некоторым старикам нашим столь приятно, что не могут навеселиться, слыша оное: но от партесного уши затыкают". Эта любовь "стариков" к древнему пению кажется необъяснимой на фоне всеобщего (как предполагает Л.А. Игошев) увлечения новым, партесным стилем (я это не предполагаю, ибо увлечение увлечением, а традиция традицией. – Авт.). Однако, нам кажется, в этом нет ничего удивительного». Нам тоже. Ибо ещё в «Очерках» я обратил внимание на своеобразную «эстетику протеста», своего рода «антипетровщину», открытую в области церковной архитектуры XVIII века Ф. В. Разумовским. Кстати, сейчас появилось немало материалов, сию гипотезу подтверждающих. Эта тенденция не могла замыкаться только в области архитектуры. В какой-то степени ею может быть объяснена и долгая жизнь знаменного пения - а уж сообщение Тредиаковского, пожалуй, в бОльшей. Боюсь, что дальнейшая критика может показаться слишком однообразной для читателей – и поэтому прекращаю «раздолб» по пунктам. Но вот что заслуживает особого внимания: «Приведенные нами примеры показывают: малое число свидетельств о знаменном роспеве в непевческих источниках объясняется тем, что древнерусские книжники относились к пению не как к самоцели, а как к средству». Замечательно. Как же сие согласовать с тем, что выше было сказано (и совершенно правильно) следующее: «богослужебное пение всегда было для русского человека частью молитвы. Он никогда не отделял оболочку "пилюли" от ее сердцевины». Но квалификация чего-либо как «самоцель» или просто «цель», а иного – как «средство» и есть ОТДЕЛЕНИЕ! Давайте всё-таки аккуратнее писать и мыслить, а равно смотреть не только «ключевые слова» – но и контекст оных… А вот по поводу неотделения – увы, это так. И это – одно из проявлений нашего давнего искушения, которое о. диакон А. Кураев недавно определил как «искушение изосакральности». Ну да, всё во храме и всё храмовое – свято, ни в чём и нигде нет не только градационности – и но и разнофункциональности. Всё едино: в XVII веке – стиль перевода и догматика (из-за чего и возник раскол), Св. Тайны и кирпичи, из коих храм построен (может, уж сразу – не кирпичи, а «кирпичемы»?), архиерейская хиротония и архиерейский зонтик (вспомним Лескова)… Конечно, не всё так мрачно. Русский человек преодолевал и в те времена это смешение оболочки с сутью (это – тема отдельной статьи; Бог даст – докончу). Но много лучше, чем бороться с проблемами – не создавать их себе. Не наступать на грабли, брошенные ещё в XVII веке. Не делать святыни ни из зонтика, ни из крюка… Давайте жить аккуратнее! |