<< - вернуться на главную || << - вернуться к списку статей

Лев Игошев
Связность знаменного роспева: возможный источник

С лёгкой руки К. Хёга¹ в русской музыкальной медиевистике бродит фраза о непременной “связности” (continuous) знаменных напевов. Исследователь видел следы её даже в самых ранних, очень относительно и фрагментарно читаемых русских записях. Не вдаваясь в спор относительно возможности и способов их прочтения, заметим, однако, что в результате переворота к. XV века (когда и возник собственно известный нам знаменный роспев), отметим, что, по некоторым данным, “новый” вид роспева был куда более “связен”, то есть, попросту говоря, секундово плавен, нежели старый, в котором можно довольно часто подозревать элементы резких скачков, имевшихся в византийском оригинале.

Поясним. Так, например, в одном фрагменте раннего русского знаменного песнопения (Великая пятница, антифон 13 “Соборище июдейско”, глас 6), расшифрованном К. Флоросом по аналогии с византийским прототипом², имеется скачок на квинту вниз (см. рис. 1, слово “Тя”). Но даже беглого взгляда на редакцию позднего русского знаменного роспева, пусть и беспометную³, достаточно, чтобы увидеть: именно там, где ранее был скачок, позднейший напев совершенно сгладился. При том нельзя сказать, чтобы здесь было полное нарушение традиции; в знаках на следующем слове “поучишася”, напротив, видно определённая близость к старой редакции. Но скачок сглажен.

Это далеко не исключение. Так, у того же Флороса есть немало подобных примеров. В частности, прямое сопоставление, сделанное им, даёт довольно убедительную расшифровку одного раннего знаменного оборота на словах “отвержется” и “яко человек” (антифон 5-й Вел. пятн. “Днесь глаголаше Зиждитель”)⁴ как a-d-f-e-d, по аналогии с византийским вариантом (см. рис. 2). Но опять же позднейший вариант даёт нам явную сглаженность⁵. Таких примеров можно привести немало; предлагаем читателям хотя бы сопоставить знаки на слове “человеколюбец” того же антифона (Fl. № 35) с их позднейшей трактовкой, благо данная рукопись выложена на сайте Троице-Сергиевой Лавры (412, л. 148) или знаки на слове “празднуем” из антифона 15 “Не яко июдеи” (Fl. № 20) с их редакцией той же рукописи (л. 155 об.). Везде и всюду прослеживается одна тенденция – увеличения сглаженности, секундовости, называемой почему-то Хёгом “связностью”.

Что сие и откуда? Влияние русского духа? Но в русских народных песнях всевозможные скачки – не исключение. Далеко не исключение в них и бесполутоновые обороты. Если можно говорить, что будто бы скачки типичны для протяжных песен или просто слишком эмоциональны и потому не могли попасть в церковное пение, то почему же туда не попала архаическая бесполутоника, которая, по давним наблюдениям ещё хотя бы Р. И. Грубера, на Западе преспокойно пробралась в грегорианский хорал? Кроме того, грегорианика далеко не так сглажена, как известное нам знаменное пение XV – XVII вв.; что, неужели грегорианика более эмоциональна, более “мирская”, нежели знамя?

И. Е. Лозовая в своё время обратила внимание на то, что существуют две редакции византийских мелодий ирмосов раннего периода – XII-XIV вв⁶. Одна из этих редакций весьма и весьма сглажена по сравнению с другой: так, зачастую там, где в первой редакции в ирмосах I гласа имеется традиционный квинтовый скачок, во второй есть чаще всего терцовый или даже секундовый ход⁷. Исследовательница полагает, что вторая, “сглаженная” редакция отразила черты устной традиции (по О. Странку⁸). Вполне возможно; но в данном случае это ничего не проясняет и заставляет только начинать несколько схоластический спор, что же считать “устным” и откуда тогда взялись мелодии ирмосов первой редакции, если известно, что авторы этих ирмосов в общем и целом жили несколько ранее появления известных нам византийских нотаций. Гораздо более проясняет дело давнее рассуждение того же К. Хёга, считавшего, что “сглаженная” редакция является местной певческой традицией, относимой им к известной Лавре Саввы Освященного близ Иерусалима⁹.

К сожалению, автор этих строк не имеет возможности проверить по другим рукописям данной Лавры, присуще ли её традиции стремление к сглаженности. Но всё же мнение такого специалиста, как Хёг, не должно остаться без внимания. Итак, зафиксируем это мнение как рабочую гипотезу.

А теперь попробуем снова рассмотреть исторический контекст того, что И. Е. Лозовая назвала “стилевой скачок от “византизирующей” версии древнерусских рукописей XII-XIII вв. к традиционной знаменной версии последней трети XV-XVII вв.”¹⁰. Постараемся установить возможные истоки этого скачка.

В первом приближении, по нашему мнению, можно сказать только одно: этот скачок как-то связан с обретением Русской Православной Церковью автокефалии. Но означало ли это обретение ещё и становление, так сказать, на свои ноги? Нет. Это не было становлением – ни с формальной точки зрения, хотя бы потому, что патриарх на Руси появился более чем веком позднее, ни с фактической – опять же хотя бы потому, что позднее представители Русской Церкви всё равно прибегали к Константинопольскому престолу. Стремление оглянуться на Восток и конкретнее – на Константинополь не оставляло русских иерархов даже тогда, когда Константинополь совершил то, против чего неистово и порой не без применения недостойных приёмов предостерегал Русь – впал в унию.

Но, может быть, хотя бы в первые мгновения после известного изгнания ставшего униатом митр. Исидора, а затем и падения Константинополя русские иерархи ощутили себя самостоятельными и перестали искать опору на Востоке? Нет. Именно в это время появилось нечто интересное. Русская церковная иерархия усиленно сближалась с… иерархией иерусалимской! Впрочем, понять это легко. Одно имя Св. Града несомненно много значило. Если ранее при всём почитании Св. Града и иерусалимской Церкви в Церкви Русской, естественно, всё же первенствовало каноническое подчинение Патриарху Константинопольскому, то с начала фактической автокефалии на первый план вышло именно влечение к Иерусалимской Церкви, тем более что привычка опираться на восток оставалась. Сближение было поистине уникальным. По свидетельству А. Н. Муравьёва, около 1464 г. “Собор Русских Архиереев ставит Митрополита в область Палестинскую”¹¹ по грамоте иерусалимского патриарха. Кто хоть немного знаком с церковными законами – поймёт, что это суть выражение уникальной доброжелательности и расположенности иерусалимской иерархии к Москве. Далее, приблизительно в то же время на Руси происходило окончательное становление иерусалимского Устава взамен константинопольского. На особое осознание этого становления указывает, например, такой факт: на многих рукописях второй половины XV века, как, например, на певчих Октоихах, начавших тогда в России появляться, были надписи, указывающие на службу “по чину Лавры Святого Саввы”. Всё это говорит об особом внимании русских иерархов, да и просто благочестивых людей к чину Св. Саввы, и в том числе – к лаврскому пению.

А теперь вспомним про особенность лаврского пения по Хёгу!

Всё снова сошлось в один узел. Такое, по нашему мнению, не может быть случайно. Исходя из сугубо церковно-исторических предпосылок, мы пришли к выводу, что именно во второй половине XV века стиль пения Великой Лавры должен был повлиять на русский церковный обиход. Это пение, по Хёгу, характеризуется сглаженностью. И вот – в это время возникает предельно сглаженный новый знаменный роспев!

Конечно, вряд ли можно и нужно говорить о лаврском или вообще иерусалимском пении как единственном источнике знаменного или хотя бы как о главной причине “скачка” (по Лозовой). Тем более что нужно говорить не о буквальном перенимании лаврских напевов, но скорее об ориентации на их стиль. Но то, что сближение с иерусалимским патриархатом, с иерусалимской Церковью, равно как и переход на иерусалимский Устав, сыграли свою роль и в появлении новой редакции уставного знаменного пения, и в огромной роли сглаженности в этой редакции, по нашему мнению, несомненно.

¹ Hoeg C. Ein Buch altrussischen Kirchengesaenge. - Zeitscrift fuer slavische Philologie, 1956, S. 50.

² Floros C. Universale Neumenkunde. Bd. III. Kassel, 1972, S. 59, № 19.

³ Взято из: РГБ, сбор. Троице-Сергиевой лавры, основной фонд (в дальнейшем - ТСЛ), № 412 (первая половина XVI в.), л. 154.

⁴ Floros, op. cit., S. 63, №№ 34, 35.

⁵ ТСЛ № 412, лл. 147 об. - 148.

⁶ Лозовая И. Е. Древнерусский нотированный Параклит в кругу ирмологиев XII - первой половины XV в.: мелодические варианты и версии в роспеве канонов. - В кн.: Гимнология. Книга первая. Вып. 1. М., 2000, с. 218, 224.

⁷ См., например, Monumenta Musicae Byzantinae - Transcripta. V. 6 - Hirmologium. Copenhagen, 1957, pp. 16-17.

⁸ Strunk O. Essays on music in the Byzantine world. N.-Y., 1977, pp. 198-201.

⁹ Ibid., Hoeg C., Introduction, pp. XXXV-XXXVI.

¹⁰ Лозовая И. Е. Цит. труд, с. 218.

¹¹ [Муравьёв А. Н.] Сношения России с Востоком по делам церковным. СПб., 1858, с. 10.